Тьма древнего Миноса. Часть 1

Дисклеймер: Все изложенные события вряд ли имели место быть. Рассказ по возможности приближен к данным о Минойской цивилизации, но кое-где допущены огрехи. Часть из них — намеренные. Имена богов и персонажей — большей частью реальные минойские.

Кносс. Средоточие силы и власти сынов Миноса. Рай на земле, что лучше любой точки Ойкумены /известного мира — прим. автора/. Сюда стремятся многие, но не всем суждено оказаться в его лабиринтах. Горделивые египтяне, варвары с севера и пеласги /переселенцы-греки/ (что, впрочем, одно и то же). Замкнутые кидоны и жизнерадостные кигласцы.

Иноземцы не понимают, как можно построить дворец размером с их город. Или — город, построенный, как дворец. Впрочем, пеласги тоже. Только кидоны, медленно умирающий народ, хранящий верность полузабытому у нас богу Разаже понимают. Риату, начальник царским архивом считает, что именно у них мы переняли исскуство строить дворцы. Так это, или нет, не знаю, но знаю, что меня зовут Танато, сын Тано, жрец и сын жреца, мне 19 солнечных кругов от роду.

Как второй сын, я был обязан продолжить служение Разаже. Глупость какая. Старший брат был гораздо более способен, но традициям не перечат. Ещё большая глупость — то, что я сейчас был жрецом не Разажи, а Амежи, или, как чаще говорят — богини-Змеи или просто Богини. Я обучался у кидонов в Закросе и метал ритуальные дротики Бога гораздо лучше, чем орудовал лабрисом /ритуальный двуострый топор/, но, увы, в Бога в Кноссе веруют мало, из-за чего жрецов тут пока переизбыток.

Но я и не жрец вообще-то. Я — глаза и уши Жрицы-Дочери Акаллы. Ну, и любовник, иногда. Признаться, не очень люблю оргии их братии, но оказаться в застенках Тайного архива за неверие не горю желанием. Благо, Дочери Аккалы в подавляющем большинстве — красавицы с аппетитной грудью, которой бы восхитилась бы Богиня, горячим взором и вьющимися волосами.

Впрочем, у меня такая красавица была, Рода Кавья, чуть помладше меня, выданная за меня ещё тогда, когда назначение браков по звёздам повсеместно одобрялось. Именно с ней я нарушал покой обитателей соседних покоев той ночью, когда началась эта история. Впрочем, за стенкой слышались женские стоны, мужских же не было вовсе. Я не обращал внимания и лишь начал чаще входить в Кавью

— Танннооооооо — уже начинала тянуть она, не открывая глаз. Именем отца меня называют многие — Прекрати, пожалуйста

Я не обращал внимания — знал свою красавицу. Зальёт ложе, но не признает, что ей было хорошо. Я усилил толчки, она же начала царапать спину. Завтра снова придётся одевать плащ.

— Танно, я сейчас точно умрууууууу

— Скорее родишься, свет мой. — прохрипел я, схватил её под мышки и ловким движением поменял положение. Теперь Кавья была сверху, но она и не подумала остановиться. Правда, иногда она слишком частила, но думаю, что это была вина её обритой промежности. Я чувствовал, её сбивающееся дыхание, чувствовал, как по ногам текут её соки. Даже в полутьме моя взмокшая жизнь /минойский титул жены/ была истинной красавицей. Для дворцовых ценителей, правда, её подростковая грудь была маловата, но всё поджарое тело, длинные ноги, обхватывающие меня и выпуклая попка были на своём месте.

Кавья, словно прочитав мысли, развернулась ко мне спиной и чуть выгнулась, теперь действуя только попкой. Впрочем, совсем недолго — вскоре она развернулась ко мне (прямо . . .

на стволе, что подвергло мою стойкость новому испытанию) и упала мне на грудь. Я обнял эту красоту, не прекращая целовать её губы, и с нажимом провёл по спине, из-за чего Кавья крупно задрожала. Так продолжалось недолго — вскоре её голова упала мне на плечо и начала быстро шептать разные нежности, а толчки — постепенно затихать. Я подыграл ей, но действовал осторожно — теперь охладить меня могло только льняное масло. Или ротик Кавьи.

Она поняла. Медленно сползла вниз и обхватила член губками, глядя на меня (в её глазах горел отблеск лампады). Я продержался некоторое время, но вскоре головку начал обрабатывать язычок и я, шумно вздохнув, спустил толчками всё семя в очаровательный ротик. Она приняла всё, продолжая нежно обрабатывать ствол, затем отступила. Некоторое время я просто лежал, чувствуя саднящей спиной промокшую настилку ложа. Кавья выпила вина и легла ко мне, обвившись вокруг меня.

— Я тебя люблю, мой Высший жрец — да, в это она ещё верила.

— И я, жизнь моя. — как и я в это.

Но насладиться дальше ночью перед чистым днём/выходным/ нам не дали. Прошло совсем чуть-чуть времени — Кавья дарила только третий поцелуй, а в дверь сильно постучали. Я тихо слез с ложа. Аккуратно достал короткий боевой меч. Соседи или нет, но грабежи в дворцах ингода случались. Редко, но случались.

— Кто?

— Нодару, дочь Дару, с посланием от Великой Жрицы Аккалы. — Я знал эту сучку. На храмовых оргиях она постоянно лезла ко мне. Интересно, давно она тут?

Я одел набедренную повязку, схватил в правую руку факел, а в левую — меч и открыл дверь. Да, Нодару. Моя ровесница. Грудь и бёдра в полном соответствии с представлениями Богини, а вот волосы прямые, не вьющиеся, да и носик немного курносый. Она стояла, игриво прищурившись, но мне было всё равно.

— Я слушаю.

— Аккала велела передать, что вы ей срочно нужны. — Она помолчала и, видя мой скепсис, добавила весомо: — По дворцовому делу.

— Срочному? Дворцовому? — я имел в святилищах достаточный вес, чтобы иногда ослушиваться приказов Аккалы, тем более, что её просто опять захотелось устроить оргию на ровном месте. А может наоборот — слишком увлеклась предсказаниями и жертвами да обнаружила, что ритуальный трах пропущен. Но дворцовое

— Да. До конца церемонии Обновления максимум — час и ты, Танато, должен прибыть до этого времени.

Всё таки трах. Правда, моё участие необязательно, чем я и воспользуюсь.

— Я прибуду, Нодаро. Не беспокойся. — Я закрыл дверь.

Кавья уже сидела на лавке, вытираясь домотканым полотенцем.

— Уходишь? — чуть обиженно спросила она. Если бы она скрестила руки, а её небольшие соски не были б такими острыми, её можно было бы принять за обиженного подростка.

— Да, жизнь моя, ухожу. Жрица зовёт.

— Эта сучка опять будет трахать тебя всю ночь. Или спустит на тебя Нодаро. — весело добавила она. Страсти Верховной жрицы для неё секретом не были.

— Вряд ли. Там веселье уже идёт.

— Не дождались?

Я покачал головой. Намёк в словах прямоволосой чувствовался, но жрица явно предполагала, чем я занимаюсь, иначе бы приказала явиться безо всяких оговорок.

— Думаю, какой-то внутренний ритуал. Меня на него не звали.

— И слава Богу.

Вот ещё одна причина, по которой её люблю. Приревновывает, что редкость среди минойцев (кидонская кровь играет, не иначе) . . .

и верует в Разажу, что редкость среди Кноссцев. Впрочем, не то, ни это на её работе резчицей по бронзе не отражается.

Я подошёл к ней и заглянул в бездонные глаза.

— Ещё час у нас есть.

И отбросил полотенце, понимая, что падаю в эту бездну.

***

Выходя, я наткнулся на Акареу — неофитку нашего храма. Мужчины её не очень любили, поэтому она проводила ночи в объятьях соседки, наполовину пеласги. И зря не любили — Акареу напоминала маленькие кикладские статуэтки своей миниатюрностью. Злые языки называли эту миниатюрность детской, но из храмовых обрядов я прекрасно знал, что детского в ней — пропорции тела да курносый нос.

— Привет, соседик! — весело поприветствовала она.

— Привет, Акареу.

— Фу, как царственно — она подхватила меня под руку. — Тебя тоже Акалла вызвала?

— Как узнала? — Малышка прыснула.

— Женские стоны не могут надолго

затихать при молодом разеже/муже, это же слово обозначает партнёра/. Знаю по себе. О, опять расцарапали спину?

— А тебе пеласга бедра не разорвала?

От стен отразился звонкий хохот. Рыбаки глядящие на нас с фресок, не ответили.

— Нет, это чуть не сделала Нодаро, когда я заметила, что она сидит под дверьми. Кстати, моя разеже сегодня была распалена стонами твоей, а досталось мне впрочем я не обиделась.

— Всё таки слушала, сучка.

— Чаще будь на некоторых церемониях — чем чаще будешь иметь её, тем реже будет приходить. Кстати, меня тоже вызвали.

— А чего ты не на церемонии?

— Меня там обделяют вниманием. Пара жриц да и только Ты же тоже редко там появляешься, — с вызовом ответила она. Я промолчал.

Да, я иногда был её любовником. Идиоты — жрецы не понимают то чувство, когда овладеваешь такой тугой и тесной девушкой. Да и высасывала соки она получше Кавьи. Моя жизнь прощает мне подобны храмовые похождения.

Кносский дворец не зря зовут Лабиринтом. Непосвящённые или гости легко зайдут в глухие уголки, заблудившись в сложной планировке. Мы прошли Морской коридор, в котором жили, Песчаный коридор с аскетичными росписями, где работали гончары и, пройдя несколько промежуточных залов, очутились в святилище.

Оно было закрыто, но дворцовые стражники, узнав нас и амулеты Змеи, пустили нас.

Внутри был ад, а для кого-то — рай разврата. Несколько десятков мужчин и женщин уже наблюдали за процессом или омывались в соседних купальнях, но перед статуей Богини всё ещё царило оживление. Великую Жрицу сношали сразу трое во все её отверстия и не было похоже, что ей это не нравилось: её открытая взглядам пещерка блестела от её соков и соков партнёра и она, слегка морщась, стонала, что было слышно даже несмотря на член во рту.

Рядом так же овладевали двумя неофитками, одна — её лицо я не видел — стонала каждый раз, когда члены входили в неё полностью, вторая — кикладка, её лицо видел — лишь морщилась, когда в анус проникали слишком глубоко. Одна храмовая рабыня обслуживала концовку для сразу пяти мужчин — один её сношал, одному она отсасывала, двоим помогала руками. Вскоре последний застонал, она оторвалась от сосания члена и словила белую струю на уже блестящее от семени тело, вскоре последовал ещё один.

Нодаро не теряла времени в ожиданиях и сношалась с молодым неофитом. (Специально для — ) Он проявлял видную инициативу, регулярно переставляя позиции. Промежность Норадо в свете жаровень . . .

заметно блестела, но она всё равно помогала себе рукой. Сёстры Тородо, не обращая на всех внимания, вылизывали друг дружку, им помогала костяным членом и собственным языком рабыня. Две незнакомых посвященных с хохотом седлали молодого неофита: я видел измождённое лицо бедолаги. Судя блестящим подтёкам на лицах девушек, они поймали его давно. Ещё несколько извивающихся тел лежали прямо у статуи Богини со змеями в руках.

В целом, церемония заканчивалась. Я прошел в нишу с пищей и напитками, налил себе травяного настоя и закусил сладким яблоком. Храмовая рабыня предложила «очистить» меня, но у меня не было желания и сил. Рядом жрицы обсуждали с посвященными, обслуживающими курильницы храма, девушками египетские смолы и церемонию.

— Когда Ранато подошёл к нам и вошёл мне в попку, я испугалась

— Лучше сжигать их не в чашеобразных курильницах, это расход смолы

— Господи, какой вкусный в Понато член, Тари, ты

— нет, попку я чистила и потом получила сполна, но так неожиданно

— я знаю, но лампадки можно повесить только в нишах и у себя

— когда сосёшь, обрабатывай головку язычком, можешь им даже в дырочку подлезть

— хорошо, что не зажгли куриам. От него я слишком долго не кончаю.

— настоящие любовники вроде Танато, Ридо и Логато редко ходят уже.

Я не вмешивался. Начнётся оживление, которое мне не нужно.

Тем временем у статуи опустело место. Акалла уже сношалась с одним, Нодаро в рот спускал юнец, рабыни и незнакомые жрицы высасывали члены оставшихся, а сестрички пошли мыться.

Хотя нет, не мыться. Они появились рядом со столом и заметили меня.

— Танато! — почти хором прокричали они. Девицы рядом повернулись, часть из них заметно залилась пунцом. — Что же ты так поздно!

— Как предупредили.

— Сегодня вообще странная церемония была. — Начала старшая Тородо. Они отличались только размерами сосков и интимной причёской — младшая брила полностью, старшая чуть оставляла и на ней блестели капельки. — Жрица сказала, что слишком много ограничительных знаков было, и запретила подсыпать куриам.

— Совсем! — добавила младшая. — Даже в купальнях нету!

Куриам. Наркотическая смола. Ещё одна причина, по которой я не люблю ритуал обновления.

— Впрочем — протянула старшая — нам с Торири это не помешала обновиться, правда, милая?

Ответом ей был протяжный поцелуй.

Ограничительные знаки. Знамения в небесах. В храмовой школе нас учили чувствовать перемену погоды, предсказывать поведения небесных сил по ходу звёзд и водных — по ходу Ночного светила. Остальные предрассудки выбивали или разрушали.

Тем временем у статуи остались трое: жрица высасывала соки из последнего неофита, а рабыня с помощью керамического ствола, руки и языка — из жрицы. Вскоре неофит застонал — громковато для мужчины и излил прямо на Верховную Жрицу, второе лицо во дворце (ладно, третье) плевок семени, а вскоре застонала и она, залив коврик под собой.

Лежала она лишь мгновение: подскочили рабыни и соприкасемая, девчушка из тех, что только заканчивали храмовую школу. Рабыни облили жрицу маслом и, через мгновение, достаточное для рассмотрения всеми присутствующими влажной красоты Жрицы, насухо вытерли её, девчушка, чистокровная минойка с полной грудью, чёрными вьющимися волосами, собранными строго назад в пучок и большими подведёнными глазами, почти мгновенно одела Акаллу в обычное платье: длинная юбка, вырез открывает грудь полностью.

— Встаньте, дети Минаса! — Все, включая меня и рабынь встали. Из купален . . .

выскочили мокрые люди. Всего набиралось чуть меньше пяти десятков — не так много, с учётом того, что обычно в этот зал меньше сотни на Очищение не приходили. — Пока сыны Кносса и Минаса давят остатки неверных варваров на северных островах, мы с вами прошли через этот обряд Обновления, дабы нашими душами не завладели демоны Кха! — многие богобоязненно схватились за амулеты. — Обряд был строже обычного, но так приказала Богиня и не нам её судить, но нам быть её детьми. А после Прошу вас смирить распалённые души и помолиться за ушедших.

— Воистину! — Прокричал зал. Часть людей пошла сразу к статуе, прихватив поминальные свечи и подношения (в большинстве — снятые со столов), часть окружила Жрицу, которую сразу окружила храмовая стража. Я не спешил.

— Танатис! — услышал я знакомый лающий голос.

— Костис. Не ожидал вас увидеть.

Костис. Странный человек. Странное имя, не минойское и не египетское (хотя кажется обратное) Лыс, как колено, пережил сорок солнечных кругов, что очень много. Вечно носит робу вроде тех, что носят некоторые островитяне и варварские штаны! Впрочем, Длани Богини, то есть — высшему дознавателю и палачу и не такое было позволительно.

— Меня позвала Жрица, а на её зов я откликнусь всегда. Тем более, Богиня это — он обвёл чашей зал — одобряет.

Он был без своей дурацкой робы. Из груди не торчало щупальце, как утверждали некоторые — Костис был не по годам развитым мужчиной с кучей шрамов из которых я опознал только след от копья да пару рубленых.

— Я понимаю. Меня позвали сюда час назад.

— Я знаю, это по моему делу в том числе.

— Вот как?

— Вы знаете, я сам не очень люблю развлекаться.

Ну да, как же. Его любимой шуткой было подкладывание к засахаренным виноградинам янтарных печатей той же формы. После того, как Торто, начальник храмовой охраны, невозмутимо разгрыз одну, шутить так он стал куда реже.

— Понимаю. Прошу простить — поклонился я.

А вот и Торто. Начальник храмовой охраны очень редко принимает участие в подобных церемониях, только при соответствующих знаках небес. Каковых не было, что великана явно огорчило.

— Танато. — Мы хлопнули по ладоням. — Как всегда, верен себе и Кавье.

— Меня не позвали заранее. Уже думаю, не потерял ли её расположения.

— Умоляю. Там был знак о сохранении в секрете церемонии от Его служителей.

Я вздохнул. Тарто был весьма умён и прекрасно знал все скрытые от глаз детали.

— Поэтому так мало людей? — сыронизировал я.

— Танато! — укоризненно ответил он. Этот демон прекрасно знал о положении дел в моей религии. — Акалла была в шоке от количества ограничений. На небесах явно штормит.

— Откуда знаешь?

— Поведала вчера ночью. — великан расхохотался. — Кстати, её прорвало чего — то: временами я думал, кто кого имеет.

Мы посмеялись. Выпили травяного настоя, обсудили нравы неофитов и неофиток в частности, поболтали с царским сановником, отвечавшим за вооружение армии, посочувствовали сынам Минаса на островах и вдохновились тем, что было захвачено пятьсот рабов: триста женщин и двести мужчин.

— Я вот думаю ещё раба купить, а ещё лучше — молоденькую рабыню — закончил он

— У меня два раба и то я их освобожу, служат на совесть — нахмурился Тарто. — А с рабынями осторожно — они . . .

тебе не храмовые.

— Храмовые рабыни — рабыни Богини, не человека — раздался голос сзади. Мы низко поклонились. Акалла, самая молодая Высшая жрица за последнюю сотню кругов, всего двадцать четыре круга от роду. — Пройдёмте, сыны Минаса. Дело дворцовой важности.

Акалла, Костис, Акареу, я, несколько наиболее приближеных к Жрице посвящённых и соприкасаемая жрицы прошли Змеиные врата и поднялись на на терассу, выходившую открытой стороной в храм. Бывало, тут проходили мои с Акаллой «совещания», на которых пара вопросов обсуждалась А то и три-четыре Обычно тут были певцы и певицы, а также музыканты. Сейчас они создавали фон молитвам внизу. Стража также оставалась за дверьми.

— Сыны и дочери мои. Дворец вызвал вас, чтобы поручить вам миссию всеминойской важности. — Начала она, сев на мягкую скамью у стены. Как раз на том месте, где я входил в неё семь дней тому.

— О чём речь? — осведомился Тарто

— Об измене Миносу — медленно ответила Жрица.